«НО КАЖДЫЙ ЗДЕСЬ БЫЛ ЛЕНИНГРАДЦЕМ — РЕБЁНОК, СОЛДАТ И СТАРИК…»

English
Автор: Пресс-секретарь прихода Святодуховского собора на Долгоозёрной ул. Яна Сенькина
Год выпуска: 2015
Из газеты: Газета №1-2 2015 Вестник Александро-Невской Лавры
Тема: Страницы Истории
9 Ноябрь 2016
— Виктор Иванович, поздравляем Вас с 70-летием снятия блокады! Здоровья Вам, счастья, помощи Божией во все годы жизни! Скажите, вы коренной ленинградец?

— Да, родители переехали в Петербург ещё в 1912 году из Костромской губернии. Отец был жестянщиком, кровельщиком, ездил в столицу на заработки — а вслед за ним и вся семья перебралась. Я стал последним ребёнком в семье — родился в 1929 году, у меня было четыре сестры и брат. Жили мы на Большой Пушкарской, 19 — недалеко от Введенского садика. Он так назывался по взорванной церкви Введения.

— Помните ли какие-то подробности довоенного быта?

—Родители по приезде жили в деревянном доме в том же дворе, потом в каменный флигель переехали. Квартира была трёхкомнатной, а по площади — 30 «квадратов»! Уже до войны мебели в доме почти и не было. Родители спали на большой железной кровати — сетка, по- том доски, на них матрас с сеном, а я и вовсе на большом сундуке — знаете, в таких хранили вещи в деревенских домах. Во дворе дома были склады с дровами — отопление печное, у каждой семьи свой сарай — мы, мальчишки, между ними бегали.

— Помните ли начало войны? Ведь летом ребята обычно на улице. Наверно, слышны были громкоговорители?

— Нет, удивительно, но не помню. Наверно, мы со двора его не слышали, это в центре города они в каждом дворе стояли, а у нас только на улицах. Да ещё играли, забегаешься — не слышишь. Столько игр! В лапту, в рюхи, в «кол забивало». А мне, при таком количестве старших в семье, не позволялось ходить дальше своего двора — так что услышать было неоткуда.

— В войну дети могли собираться вместе во дворе?

 —Только сначала. Потом все уже старались искать пропитание. В школе уроков не было. А меня, как, наверно, многих младших, не выпускали на улицу одного. Беспокоились.

 — Расскажите о жизни вашей семьи в блокаду.

— Жили в войну мы с двумя сестрами, матерью и отцом. Третья сестра жила с мужем в Славгороде — мы потом эвакуировались к ним; четвёртая работала медсестрой в одном из ленинградских госпиталей; брат воевал. Отец перед войной работал в строящемся метрополитене — ставил вентиляционные шахты; с началом войны стройку остановили, он искал работы, как и прежде. Делал много буржуек, вероятно, находя материал в разрушенных домах — помню, что постоянно мастерил их на кухне. Во время бомбёжек мы никогда не спускались в бомбоубежище. Не знаю, почему. Но дом напротив нашего разбомбили. Теперь там красивое «сталинское», послевоенное здание. Мать меня отпускала поначалу на крышу 
дежурить — правда, только днём. Как интересно было смотреть на город! Так, с крыши, я уви- дел, как горел «Нардом» — знаете? Народный дом, нынешний Мюзик-холл. Бомба в него попала, я смотрю — с крыши видно далеко — дым, огонь из него, бедного, валят. Однажды и на нашу крышу упала бомба, но не взорвалась — мы успели её скинуть. Узнав об этом, мать меня и на крышу пускать перестала. Ходили всё время за водой — вот как в фильмах про блокаду показывают, точно так же. Только в фильме показывали стрелку Васильевского, а мы поближе ходили, на Малую Невку. Ползли по льду, тянули санки из последних сил. Водопровод не работал, а вода — самое важное, как без питья-то.

— И вы помните блокадный голод? Можно ли было выжить на тех ста двадцати пяти «с огнём и кровью пополам»?

 — Как же, помню. Хлеб тот и вправду был на обычный не похож. Все тогда были заняты поиском еды. Мать тоже старалась искать пищу. Где-то доставала ремни из свиной кожи и варила студень. Осенью сорок первого она надела мне на спину котомку, сама взяла рюкзак и мы пошли на совхозные поля. Капуста там была уже убрана, а лист ещё остался — из него мать насолила кадушку «хряпки», квашеной капусты, мы её «растянули» на долго. А какой вкусный был студень из столярного клея!.. Спаслись мы, думаю, отцовскими буржуйками — силы они у него забрали, а нам жизнь сохранили. Их обменивали на Ситном рынке на съестное.

— Вы провели в Ленинграде всю блокаду?

— Мы прожили здесь самую страшную, первую зиму. А поздней весной уехали на поезде в Славгород, к старшей сестре — отец настоял. Только вот сам отец... Не уехал, догнала его эта, с косой. Эвакуирующимся выдавали обильный паёк, зная о голоде блокады — а съедать его весь сразу нельзя было после голодовки... Вот и вышло, что отец скончался не от самого голода, а от его последствий.

 — Куда вы эвакуировались?

 — В Славгород, к сестре — хорошо, что сложилось так, потому что эвакуированных, не имеющих родных на «Большой земле» направляли по разнарядке. В эвакуации я, 12-летний, тоже подрабатывал. Уезжая из Ленинграда, отец взял с собой все свои инструменты — после его смерти, в поезде, я постарался отобрать самые нужные и самые лёгкие из них. Ну а умения небольшие по жестяному делу у меня тоже остались от работы с отцом — старался ему ещё до войны помогать, учился потихоньку, так всё и пригодилось. До конца войны мы жили в деревне, откуда родом были родители — там колхоз вернул матери их дом, которым пользовался в их отсутствие — и я ремонтировал односельчанам хозяйственную мелочь, латал крыши.
Как сложилась ваша судьба после войны?

Мы вернулись в Ленинград по вызову от старшей сестры (без вызова тогда и вернуться было нельзя) — она проработала всю блокаду медсестрой. Она потом очень полюбила песню Германа Орлова «Ведь мы же с тобой ленинградцы» — помните такую? Я учился в школе, потом в техникуме, а когда стали распределять, меня пригласили в «Мехобр» — НИИ по механической обработке природных материалов. Так я на всю жизнь стал проектировщиком. Мы разрабатывали природные месторождения руды — например, за Печенгу очень держались немцы, это было стратегическое местрождение, но наша страна Печенгу отстояла. Потом я перешел в «Госникель», сначала ездил в командировки на Кольский полуостров, а потом, когда из наших разработок возник город Заполярный, уехал туда работать. 17 лет там прожил, приходилось и работать во время монтажа от зари до зари — совсем не по 8 часов, — и проекты переделывать под пришедшее оборудование. А в восьмидесятых уже вернулся в Петербург по брони — тем, кто на Крайнем Севере работает, оставалась бронь на квартиру. Сейчас живу в поселке Мга — далеко добираться приходится, но я не жалуюсь.

— Скажите, как вы пришли в наш храм?

— Внук мой недалеко живёт, он ещё во время стройки деревянной церкви познакомился с настоятелем храма, оказалось — сторожа нужны. Вот я и работаю. Когда пришёл, ещё иконы на стены развешивали да подсвечники ставили. Ну, до икон я не касался, а чем мог помогал — лист под подсвечник ведь нужно положить, например. Долго уж работаю, но и дома сидеть не хочу — зачахну без дела-то. И на богослужениях бываю — остаюсь с утра после смены.


Количество показов :  2260
Автор: Пресс-секретарь прихода Святодуховского собора на Долгоозёрной ул. Яна Сенькина
Год выпуска: 2015
Из газеты: Газета №1-2 2015 Вестник Александро-Невской Лавры
Тема: Страницы Истории
Возврат к списку
   
Нам Важно ваше мнение  ФОРУМ 



© Битрикс