О СОПРОТИВЛЕНИИ И НЕПРОТИВЛЕНИИ ЗЛУ (УРОКИ ОТ Ф.М. ДОСТОЕВСКОГО И Л.Н. ТОЛСТОГО)

Дата публикации: 26.06.2018
Автор: Александр Терлецкий кандидат филологических наук, доцент
Год выпуска: 2018
Из газеты: ВЕСТНИК АЛЕКСАНДРО-НЕВСКОЙ ЛАВРЫ №1-2 2018
Тема: Церковь и общество
26 Июнь 2018

Все формы и разновидности видимой борьбы в истории рода человеческого (от мировых войн до семейных конфликтов) есть лишь следствие и внешнее выражение иной, малозаметной или вовсе невидимой, духовной брани. По учению Православной Церкви, эта брань имеет первостепенное значение в земной жизни человека, ибо она, в конечном итоге, определяет его вечную участь. Об этом ясно свидетельствуют Священное Писание, творения святых отцов Церкви, богословские исследования и подвижниче- ские наставления. «Облекитесь во всеоружие Божие, чтобы вам можно было стать против козней диавольских; потому что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6, 11-12), — призывает последователей Христовых апостол Павел. Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) в проповеди от 12 августа 1956 года говорит по поводу этих апостольских слов: «И какими слезами оплачем мы тех близ нас, которые ничего не хотят знать об этой борьбе, о духах злобы поднебесных, которые смеются над верой нашей в нечистых духов? Какими слезами оплачем их? Ибо, конечно, для бесов, для самого диавола в высшей степени выгодно, чтобы в них не верили, чтобы никогда о них не думали, чтобы никогда не ощущали близости их. Ибо скрытый, неведомый враг гораздо опаснее врага видимого».  «Упорное неверие в бытие злых духов есть настоящее беснование, ибо идет наперекор Божественному Откровению; отрицающий злого духа человек уже поглощен дьяволом» (1 Петр. 5, 8), — отмечает в своем дневнике за 1898 год святой праведный Иоанн Кронштадтский. «Пока не окончится земная жизнь человека, до самого исхода души из тела, продолжается в нем борьба между грехом и правдой. Какого бы высокого духовного и нравственного состояния кто ни достиг, возможно для него постепенное или стремительное, глубокое падение в бездну греха», — предупреждает об опасности духовной брани святитель Иоанн (Максимович), архиепископ Шанхайский и Сан-Францисский. Афористически кратко сущность и важность этой борьбы сформулировал Ф. М. Достоевский: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей». И если Бога сатана победить не может, то человек «по своей глупой воле» (выражение героя «Записок из подполья» Достоевского) может отдать сердце и душу дьяволу — и тогда никакие внешние успехи, достижения и победы не избавят его от поражения в духовной брани.

I. Со смирением «против козней диавольских» Ф.М. Достоевский о «новом мировом порядке»)  Писатель-христианин не только сам ищет «Царства Божия и правды Его» (Мф. 6, 33), но и стремится помочь найти его другим. За вверенный ему талант он несет сугубую ответ- ственность перед Богом и перед людьми: «И от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк. 12, 48). Однако следовать по пути спасения (и тем более вести за собой других) может только имеющий правильное представление о добре и зле, ибо «если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф. 14, 15), то есть — в преисподнюю. Преподобный Антоний Великий называет умными людьми не тех, «которые изучили изречения и писания древних мудрецов», но лишь тех, «у которых душа умна, которые могут рассудить, что добро и что зло». Преподобный Исаак Сирин «выше всех добродетелей» ставит рассудительность. Но дар рассуждения дается только за смирение (святые Варсонофий Великий и Иоанн). Согласно святоотеческому толкованию Священного Писания, для правильного раз- личения добра и зла существует единственно верный критерий: в основании добра лежит смирение, а в истоке зла — гордость. К сожалению, даже в среде православных и нелицемерных патриотов этот ясный духовный критерий не всегда осознается.  Ф.М. Достоевскому — благодаря Богу — была дана редкая для светского писателя способность различения добра и зла. Знаменитый призыв, прозвучавший в его Пушкинской речи (1880) как «русское решение вопроса» по «народному разуму» и «народной вере и правде»: «Смирись, гордый человек, и прежде всего сломи свою гордость», — является выражением духовной сущности всего его творчества. Вспомним старца Зосиму из «Братьев Карамазовых», который в своих поучениях говорит: «Смирение любовное — страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего». Но Достоевский как православный христианин прекрасно понимал, что смирение перед Богом и Его святой волей нельзя смешивать с непротивлением злу и «смирением» перед бесами — «духами злобы», с которыми нам заповедано «во всеоружии Божием» вести духовную брань. Поэтому он в своем художественном творчестве и публицистике последовательно утверждал и защищал христианские начала жизни, восставал «против козней диавольских» (Еф. 6, 11-12) и разоблачал их. Русскую национальную идею, выраженную в известной триаде графа С.С. Уварова —

Православие, Самодержавие, Народность — Достоевский принимал в ее духовно-иерархической целостности. Знаменательно, что в записной тетради писателя 1880-1881 гг. перед признанием — «направление мое истекает из глубины христианского духа народного» — выведена следующая «формула»: «Русский народ весь в Православии и в идее его. Более в нем и у него ничего нет — да и не надо, потому что Православие всё». Мысль о спасительности Православия для русского народа Достоевский не уставал повторять на страницах своего «Дневника писателя» и пророчески предостерегал: «Кто не понимает в народе нашем его Православия и окончательных целей его, тот никогда не поймет и самого народа нашего. Мало того: тот не может и любить народа рус- ского…, а будет любить его лишь таким, каким бы желал его видеть и каким себе напредставит его. А так как народ никогда таким не сделается, каким бы его хотели видеть наши умники, а останется самим собою, то и предвидится в будущем неминуемое и опасное столкновение».  На Самодержавие Достоевский смотрел как на причину «всех свобод России»: «Тут- то разница во взглядах русских иностранцев и русских — русских, по-иностранному — тирания, по-русски — источник всех свобод». Для писателя судьбы России и Самодержавия были неразделимы. «Царь для народа, — писал он в последнем выпуске своего «Дневника», — не внешняя сила, не сила какого-нибудь победителя, а всенародная, всеединящая сила, которую народ сам восхотел… Для

народа Царь есть воплощение его самого, всей его идеи, надежд и верований его…» А единственной силой, «зиждущей, сохраняющей и ведущей» Россию, является «органическая, живая связь народа с Царем своим». Такое отношение к Царю, по Достоевскому, есть отличительная черта русского народа, и поэтому «история наша не может быть похожею на историю других европейских народов, тем более ее рабской копией». Уйти от Православия для Достоевского — «оставить славянскую идею и Восточную Церковь» — означало «сломать всю старую Россию и поставить на ее место новую и уже совсем не Россию. Это будет равносильно революции. Отвергать назначение могут толь- ко прогрессивные вышвырки русского обще- ства. Но они обречены на застой и на смерть, несмотря на всю, по-видимому, энергию их и тоску сердца их. (Я не про маклаков биржевых говорю, какая у них тоска сердца)». Духовная проницательность позволила Достоевскому в свое время увидеть главные признаки того общемирового феномена, кото- рый на исходе ХХ века получил название «новый мировой порядок».  Доктрина Нового мирового порядка, ставшая в последние десятилетия достоянием широкой общественности, — не просто новей- шее изобретение идеологов мондиализма. Идеи Нового мирового порядка не только давно «носятся в воздухе», но, время от времени, воплощаясь в «миротворческие» дела, сильно сотрясают земную поверхность. Так как в основополагающих принципах Нового мирового порядка почти нет ничего такого, чего бы не было «уже в веках, бывших прежде нас» (Еккл. 1, 10), то попытка выявить отно- шение Достоевского к утверждающемуся на нашей планете в начале третьего тысячелетия миропорядку вполне правомерна.  Разоблачение общей идеи Нового мирового порядка можно уже обнаружить в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) и «Записках из подполья» (1864): общественный «муравейник», выстраиваемый «мудрецами и любителями рода человеческого» под видом «хрустального дворца», в который «прилетит птица Каган», и настанут «новые экономи- ческие отношения, совсем уже готовые и… вычисленные с математической точностью», — для Достоевского не более чем «курятник». В основе «теории» Раскольникова лежит разделение людей на два разряда: «низший» — «материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей» — «законодателей и установителей человечества», ведущих мир к «цели». Сущ- ность этой цели проясняется в «Бесах» (1872). На этот роман часто любят ссылаться пере- строечные обличители советского «тотали- таризма», забывая при этом о главнейшей социально-политической идее «Бесов»: либе- ралы-западники — прямые «отцы» нигилизма и революционной демократии и, следовательно, «деды» интернационал-большевистского тоталитарного строя, духовными наследниками которого являются современные «демократы». Слова: «Русскому народу ни за что в мире не простят желания быть самим собой», — адресованы Достоевским «русскому» либе- ралу, который по природе своей «лакей и толь- ко и смотрит, как бы кому сапоги вычистить» . В «Бесах» некий кабинетный теоретик Шигалев выдвигает следующую «систему устройства мира». Все человечество делится «на две неравные части»: «Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное

право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться вроде как в стадо и при безграничном повиновении достигнуть рядом перерождений первобытной невинности, вроде как бы первобытного рая, хотя, впрочем и будут работать». В своих теоретических выкладках Шигалев приходит к якобы парадоксальному заключению: «Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом». По существу же никакого противоречия нет: вто- рое «естественно» вытекает из первого. Диктатура Нового мирового порядка утверждается на принципах либерализма, декларирующего «свободу» личности и «права человека». Либеральная идеология призвана расшатать духовно-нравственные устои общества: оправдать грех и сделать его нормой, легализировать порок — выпустить зло на свободу («мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат…») и постараться обеспечить его победу в мировом масштабе. Интересно, что в тех же «Бесах» Достоевский в уста Петруши Верховенского вложил тираду, символически предвещающую грядущий Новый мировой порядок: «И застонет стоном земля: «новый правый закон идет», и взволнуется море, и рухнет балаган, и тогда подумаем, как бы поставить строение каменное. В первый раз! Строить мы будем, мы, одни мы!». Этот крик души «вольного каменщика» воспринимается Ставрогиным как бред помешанного, хотя очень смахивает на откровение строите- ля Нового мирового порядка. Раскольников в «Преступлении и наказании», обращаясь к Разумихину, произносит примечательную фразу: «Ты всех их добрее, то есть умнее и обсудить можешь…». Следовательно, мудрость тех, которые «умны на зло, но добра делать не умеют» (Иер. 4, 22), — «есть безумие перед Богом» (1 Кор. 3, 19). «…Матерьялизм, слепая, плотоядная жажда личного матерьяльного обеспечения, жажда личного накопления денег всеми средствами — вот все, что признано за высшую цель, за разумное, за свободу, вместо христианской идеи спасения лишь посредством теснейшего нравственного и братского единения людей». В современную эпоху «рассеянный и гордый человек» (по выражению поэта Юрия Кузнецова) легко принимает те «идеалы» и «нормы» поведения, которые ему навязывает «враг рода человеческого». Все большая часть «цивилизованного» человечества, несмотря на видимое обилие религиозных кумиров, поклоняется единому идолу — «золотому тельцу» (см.: Исх., гл. 32). В обществе «общечеловеческих ценностей» чувство любви к Родине и к своему народу превращаются в анахронизм. На пьедестал воз- носится Смердяков, мечтающий «кабы нас… покорили эти самые французы…». Показательно, что у Достоевского почти все космополиты — «граждане мира» — кончают жизнь самоубийством. Средства массовой информации, обслуживающие Новый мировой порядок, работают по принципу, с гениальной простотой выражен- ному Достоевским: «Настоящая правда всегда неправдоподобна… чтобы сделать правду правдоподобнее, нужно непременно подмешать к ней лжи. Люди всегда так и поступали». Та виртуозность, с которой в СМИ правда делается «правдоподобной», может исходить только от того, кто в Евангелии от Иоанна назван «лжецом и отцом лжи» (8, 44). В сфере эстетической Новый мировой поря- док утверждает культ «содомской красоты», которая, в противоположность Красоте христианской, призвана погубить мир. Либерально

настроенным современникам Достоевского многие его мнения и «прорицания» представлялись явным «преувеличением» и даже «бредом» — и поэтому воспринимались болезненно. Так, по свидетельству Варвары Васильевны Тимофеевой, в одной из бесед со «знаменитым писателем» ей (тогда 23-летней девице) показалось, что Федор Михайлович (в ту пору редактор журнала «Гражданин») «увлекается», и она пыталась ему возражать: «Они (либералы-западники — В.Т.) там пишут о нашем народе: «дик и невежествен… не чета европейскому…», — негодовал Достоевский. — Да наш народ — святой в сравнении с тамошним! Наш народ еще никогда не доходил до такого цинизма, как в Италии, например. В Риме, в Неаполе, мне самому на улицах делали гнуснейшие предложения — юноши, почти дети. Отвратительные, противоестественные пороки — и открыто для всех, и это никого не возмущает. А попробовали бы сделать то же у нас! Весь народ осудил бы, потому что для нашего народа тут смертный грех, а там это — в нравах, простая привычка, — и больше ничего. И эту-то «цивилизацию» хотят теперь прививать народу! Да никогда я с этим не соглашусь! До конца моих дней воевать буду с ними, — не уступлю.  — Но ведь не эту же именно цивилизацию хотят перенести к нам, Федор Михайлович! — не вытерпела, помню, вставила я. — Да непременно все ту же самую! — с ожесточением подхватил он. — Потому что другой никакой и нет. Так было всегда и везде. И так будет и у нас, если начнут искусственно пересаживать к нам Европу. И Рим погиб оттого, что начал пересаживать к себе Грецию… Начинается эта пересадка всегда с рабского подражания, с роскоши, с моды, с разных там наук и искусств, а кончается содомским грехом и всеобщим растлением…». Примечательно, что это проницательное заключение о содомской направленности европейской цивилизации Достоевский сделал на основании впечатлений от посещения Италии — родины католицизма. Небывалый в мире со времен Содома и Гоморры открытый расцвет «скотских сладострастных обществ» — явный и грозный признак того, что современное человечество ожидает участь этих злополучных городов, чему мы все чаще и чаще по местам становимся свидетелями (см. работу протопресвитера Феодора Зисиса «Благотворное и очистительное цунами. Виноват ли Бог в стихийных бедствиях?» Издат. дом «Святая Гора», Москва, 2005). По своей духовной сущности Новый мировой порядок — как идеология и практическая реальность — закономерное следствие грехопадения человека, упорно не желающего признать и принять волю своего Создателя и Спасителя. По многим признакам, это уже окончательный вариант «земного рая», так как торжество принципов Нового мирового порядка будет означать для человечества установление на Земле «царства» антихриста, «которого Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего».

1 - 2 из 2
Начало | Пред. |  1  |  След. | Конец  | По стр. 

Количество показов :  7559
Дата публикации: 26.06.2018
Автор: Александр Терлецкий кандидат филологических наук, доцент
Год выпуска: 2018
Из газеты: ВЕСТНИК АЛЕКСАНДРО-НЕВСКОЙ ЛАВРЫ №1-2 2018
Тема: Церковь и общество
Возврат к списку